Портрет Троцкого. Анненков.
«Искусство принадлежит народу», а контроль за искусством — уполномоченным органам, так устроено любое тоталитарное государство.
Ах, как они любили себя в искусстве. Каждый норовил увековечить себя для истории, для потомков, плодя безумное количество памятников, бюстов и бюстиков. “Победили” спешили переписать историю, это не белые офицеры и дворяне шли на смерть с прямыми спинами, а они пострадали от белого “террора”, это не они устроили голод в России, а… царь, кулаки и спекулянты. И спекулянты вовсе не они, в руках кх была сосредоточена бОльшая часть награбленного, а некие буржуи, а под определение “буржуй” попадали все, занятые трудом, а не грабежами: инженеры, судьи, крестьяне, учителя, профессура, студенты, рабочие...
к услугам новоявленных Неронов были многочисленные придворные художники и поэты… странность в том, что лакейские художники не устраивали вождей террора. Им непременно хотелось, чтобы истинный (без иронии) творец написал о них оду…
Это слабость всех Кремлевских правителей, кя компенсировалась врожденным стремлением русских поэтов к правде:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
II
Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.
Пушкин за сии стихи и презрительно-недоброе отношение к царю-батюшке был унизительно пожалован в камер-юнкеры...
Мы
живем, под собою не чуя страны,
Наши
речи за десять шагов не слышны,
А где
хватит на полразговорца,
Там припомнят
кремлёвского горца.
Его толстые
пальцы, как черви, жирны,
А слова, как
пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются
усища,
И сияют его голенища.
А
вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он
играет услугами полулюдей.
Кто
свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он
один лишь бабачит и тычет,
Как подкову,
кует за указом указ:
Кому
в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в
глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И
широкая грудь осетина.
Мандельштам за это стихотворение был уничтожен Сталиным… умер в концлагере от дифтерии, а его тело вертухаи свалили в общую могилу…
Троцкий считал себя тонким ценителем искусства, потому стихи Демьяна Бедного его не устраивали, знал мерзавец, что стихи Демьяна до потомков не дойдут, а стихи Гумилева, Блока, Есенина дойдут… Гумилева расстреляли в августе 1921 года, по очевидно сфабрикованному обвинению, Блок, как я уже упоминала, умер в том же августе 1921 года… судьба Есенина тогда еще не была решена окончательно…
Чекисты брали искусство с той же маниакальной настойчивостью и теми же методами, что и город Петра, Исаакиевскую площадь. “Важнейшим из искусств для нас является кино” - вещал Ленин, так и тянет добавить “и взять его наша задача”… Так появилась очередная фальшивка от большевиков-чекистов - героическая сага о взятии Зимнего. В самом деле, не показывать же Западу штурм Англетера пьяными солдатами.
Троцкий же тяготел к театральной богеме, к поэтам и художникам… Любил, знаете ли, держать культуру на коротком поводке. Ради этого готов быть душкой, «душой, которая хотела быть Гамлетом». Своим обаянием он вполне мог обмануть Демьяна Бедного, но обмануть истинного Художника… невозможно.
В 1923 по “многочисленным просьбам трудящихся” отец-основатель Троцкий заказал свой портрет художнику Анненкову. О том, что происходило за кулисами этого шоу для трудящихся, мы можем судить по воспоминаниям самого художника, благополучно перебравшегося в Францию...
Вольный пересказ из воспоминаний Анненкова...
- В каком виде я мог бы вам позировать?
- Черная кепка, черный пояс, черный плащ, черные краги. Справа наган, слева наган.
- Ах, это как-то мрачно, не находите?
- Что вы, это… мужественно.
Так и написал портрет Мефистофеля, стоящего по колено в обломках города, с пикирующим самолетом, и перстом указующим: «Ты — выйти из строя, ты, ты, ты...» Троцкому портрет понравился и сарказма он не заметил.
Троцкому всегда хотелось быть «своим», среди солдат — несгибаемым революционером, беспощадным к своим врагам, среди партийной элиты — выдающимся политиком, мудрым, всевидящим, ни дать не взять — первый отец-основатель, ну а среди богемы — тонким ценителем искусства… Любил, знаете ли, держать культуру на коротком поводке. Ради этого готов быть душкой, «душой, которая хотела быть Гамлетом». Своим обаянием он вполне мог обмануть Демьяна Бедного, но обмануть истинного Художника… невозможно.
